Нож рыбкой нырнул в ножны, камень я положил в сумку, а сам с удовольствием потянулся и отошёл от костра размяться. Самое удивительное, но никто и словом не обмолвился о прошедшей ночи. Все занялись своими делами, кто костром и готовкой, кто лошадьми, кто утренними процедурами. Также молча выделили мне пайку, потом Текло подробно, на примере своей лошади показал правильную последовательность как оседлать лошадь, потом проконтролировал как это сделаю я.
Когда мы тронулись в путь, и по-прежнему ничего экстраординарного не произошло, я даже засомневался — а не дурак ли я? Может я всё себе придумал? Но сам себя одёрнул. Всё, что нужно, было сказано вчера. Ночью меня проверили, я не испугался и меня на время оставили в покое. Но это ничего не значит. Любой мой поступок, сомнительный, с точки зрения наёмников, и они церемониться не станут. Ну и чёрт с ними.
Этот день показался мне очень длинным. Тепло, мерное покачивание. Пристроившись последним, я даже подремал немного. Но час проходил за часом, а мы и не думали останавливаться. Солнце поднялось к зениту, затем начало опускаться, а мы по- прежнему ехали без остановок. Сначала это удивило, потом снова появились нехорошие подозрения. Пайку не дают — это ерунда, как-нибудь переживём. Но куда мы так торопимся? Или от кого? Очень хотелось спросить, очень, но я себя пересилил.
Между тем мы добрались до какого-то перекрёстка, и дорога стала заметно лучше. Неширокая, но чувствовалось, что по ней достаточно много ездят. А часам к четырём добрались и до большого постоялого двора на краю деревни. Я думал, что мы сюда заехали перекусить, но Текло скомандовал, и наёмники стали рассёдлывать лошадей.
— Текло, в чём дело? То мы едем без обеда, то засветло останавливаемся на ночлег. Может объяснишь?
— Впереди неприятный участок пути, лес. Останавливаться там на ночёвку можно только в крайнем случае. Поэтому мы сейчас будем отдыхать, а с утра пораньше отправимся в путь.
Очень интересно. Но ко мне не имеет никакого отношения, значит, я могу действовать свободно. Я небрежно перебросил поводья своего коня Текло.
— Ну что ж, счастливого пути. А я поеду куда-нибудь в другую сторону. Да, я с вами был целых два дня, так что с тебя два серебряных — вовремя вспомнил я о деньгах и о возможности повредничать.
Но Текло не повёлся и не стал спорить как базарная баба. Молча достал монеты и протянул мне. Ни «спасибо», ни «пошёл ты …». Также молча развернулся и ушёл. Даже стало немного обидно. Понятное дело, что следующая совместная ночь может стать для одного из нас последней, но когда окружающим на тебя наплевать, всегда немного обидно. Ничего, я теперь почти богатый, не пропаду. Здесь мне делать нечего, а в деревне может покормят и может что-нибудь интересное подвернётся.
Надежды оправдались, но только наполовину. Деревня оказалась довольно странной. То, что праздношатающихся на улицах нет — вроде понятно, работа в деревне всегда есть. Удивили глухие заборы, окружавшие почти все дома. Раньше я считал подобное признаком зажиточности или нехорошего характера. Но чтобы вся деревня такая? И в каждом дворе злые, судя по лаю, собаки.
Единственным весёлым моментом стала ватага мальчишек, игравших на пустыре в местный футбол. Вот эти были нормальными. Шумные, горластые, они бестолково бегали толпой, лишь изредка попадая по мячу. Ворот не было, деления на команды и правил (если они были) я не понял. Но весело, шумно и интересно. Минут десять я наблюдал за мальчишками, забыв про всё на свете. Эх, детство золотое, когда единственной проблемой было сбежать на улицу, пока родители не придумали какое-нибудь «полезное» занятие.
Подкатившийся под ноги мяч сначала хотел просто пнуть, но в последний момент заинтересовался — слишком уж легко он катился. Вряд ли здесь на каждом углу продают настоящие футбольные мячи, а на тряпичный клубок он совсем не походил. Мальчишки подбежали, смотрели настороженно, но почему-то не сказали ни слова, когда я взял мяч в руки и стал рассматривать. Грязный, но очень лёгкий шар, чем-то напоминающий то ли поролон, то ли пористую резину. Мягкий, но не крошится и даже немного тянется. В голове появились какие-то неясные ассоциации. А, потом вспомню. Уронив мяч на землю, попробовал изобразить несколько обводок и финтов из моего детства. Мальчишки сначала не поняли, потом заинтересовались, и следующие полчаса я играл один против всех, стараясь не уронить честь Земли. В конце концом меня задавили численностью. А когда объяснил понятие пасса, да ещё и обозначил ворота, играть стало совершенно невозможно. Хоть я теперь и взрослый дядька, но если мяч попал к мальчишкам, обратно было не отобрать. Улыбаясь, я поднял руки, показывая, что сдаюсь, и улёгся на краю поляны, наслаждаясь ощущением жизни.
Мальчишки тут же устроились рядом и стали требовать показать что-нибудь ещё. Но какой из меня тренер — сам в детстве гонял мяч чуть получше чем они.
Подтянув к себе мяч, ещё раз ощупал его.
— Эх, мне бы такой! Уж я бы дома играл бы каждый день. А то у нас мальчишкам приходится из старых тряпок делать. Но где же взять-то такой?
Один из мелких начал было — «Так это дядька…» — и тут же заткнулся, получив подзатыльник от старших.
Понятно, что здесь какие-то тайны. Вздохнув, я встал.
— Ну, раз нельзя, значит нельзя.
Один из мальчишек с сомнением протянул.
— А вам, дяденька, только мячик нужен?
— А что там ещё что-нибудь дают? — удивился я.
Мальчишки пошушукались, выделили мне провожатого, и минут через двадцать тот привёл меня к одному из домов. Вышедший хозяин выслушал путанное объяснение, кивнул и отвёл меня в сарай, приспособленную под мастерскую. Вот тут я понял, почему хозяин показался мне знакомым — взглядом. Взглядом фанатика своего дела. Весь сарай был уставлен, увешен, завален непонятными устройствами и механизмами. Сделанные грубо, с торчащими во все стороны колёсиками, рычагами, они, видимо, должны были что-то делать. Но мой опыт подсказывал, что если они здесь, то в дело они не пошли, и всё вокруг — не более чем хлам. Хозяин верно истолковал мой взгляд, но ерепениться не стал, а только коротко бросил.